Любовь как взрыв одиночества или прекрасное сквозь затвор объектива

… Илона всегда была гадким утенком. Тусклые жиденькие, соломенного цвета волосы висели полной нелепостью над слишком массивными плечами и огромной (как для девочки-школьницы) грудью. Нос картошкой, излишне раскосые глаза и кривые, грубые ноги, которые она ежедневно видела в зеркале, тоже не вселяли оптимизма. В 5 ее дразнили «Илошкой-картошкой, соломенной ножкой», в 10 – «Илошкой-лепешкой, с головой с лукошко», а в 15 – просто толстой коровой Буренкой. Сначала она плакала ночи напролет и отказывалась ходить в сад и школу. А еще – кушать и с кем-либо дружить. Потом – научилась давать отпор, пользуясь своим глубоким умом (бесспорным преимуществом над одноклассницами-красавицами), прятать глаза и волосы под козырьком яркой кепки или шляпки, а роскошную грудь – под бесформенным растянутым свитером. К восемнадцати годам она научилась разделять мир на внутренний и внешний и вешать замки на выходе из одного и входе в другой. Это была своеобразная игра: утром она просыпалась, проходила мимо зеркала в ванную, игнорируя его принципиально, принимала холодный душ, растирая кожу докрасна, быстро натягивала растянутый свитер и старые потрепанные джинсы, прятала волосы под любимой кепкой и запирала двери внутреннего мира до самого вечера.

Внешний мир пах для нее французским рогаликом и крепким кофе, древними книгами и мелом долгих лекций почтенного вуза (в который она без труда поступила сама), желтыми, мокрыми листьями старого парка и стихами юного поэта, который стоял на паперти, с протянутой рукой, беспечно обменивая красивую рифму на мелкие монеты. Теперь, в свои восемнадцать, Илона могла позволить себе роскошь быть там, где хочется быть, читать то, к чему тянется душа, и презрительно хранить молчание в обществе глупых, но красивых внешне, людей.

Девушка приспособилась к такой жизни. Она ее веселила и даже, порой, удивляла. Но все же, когда приходил вечер, Илона спешила домой. Там, в ее маленьком, спрятанном от посторонних взглядов за крепкими стенами и плотными шторами мирке, жило ее спокойное, личное счастье. Там не было неба, укоризненно сияющего прекрасными холодными звездами. Там не было насмешливого солнца и бессмысленно прожигающих свою жизнь, глупцов.

Там ждал ее любимый старенький плюшевый мишка с родным детским именем Потапыч. Илона любила рассказывать ему по вечерам сказки. Они говорили о книгах, людях, звездах и даже о мыслях. И были счастливы в своем молчаливом разговоре и таком сладком одиночестве.

***

Виктор рос не по годам развитым мальчиком. Он много читал и с таким восхищением открывал для себя никому не заметные, но такие явные и лежащие под ногами, тайны окружающего мира. По утрам он пил с листьев росу и целовал цветы на прощание, возвращаясь вечером домой. Он о каждом живом существе мог рассказать удивительную, фантастическую и полную глубокого великолепия, историю. Он умел видеть прекрасное в самом невообразимо-чудовищном, и пугался откровенно, подчеркнуто идеального.

В нем была война. В нем был глубокий протест против прозаичности жизни. В нем была тайна. И к волшебной дверце этой тайны, а значит – и его сердца пробовали найти ключик многие девушки.

Но, ни одной не удавалось. Он говорил с ними загадками, даже не рассчитывая на отгадки. Он просил нарисовать улыбкой радугу и звонил просто так в три часа ночи. Он дарил нарисованных божьих коровок и приглашал пить синий чай.

На втором свидании ему становилось скучно, и Виктор просто уходил. Опять в свой пропитанный сказкой и банановым дымом, мир.

Там, в этом его закрытом от посторонних взглядов, мире-мечте жила девушка-виденье. Она щекотала его во сне своими пахнущими летом волосами. Она смеялась, согревая своим дыханием его пальцы, и заглядывала своими раскосыми глазами прямо в душу. Эти глаза, словно бриллианты, освещали путь его мыслям до самой зари. А к утру - она исчезала. Это было похоже на бред и наважденье. Проснувшись однажды утром Виктор решил во что бы то ни стало ее найти. Найти, чтобы зарыться в соломенные, пахнущие летом волосы. Найти, чтобы сон превратился в явь с мандариновыми губами. Найти, чтобы сон непременно стал судьбой.

***

Однажды Илона сделала для себя открытие, которое расширило ее запертый для посторонних внутренний мир до невероятных размеров. На самом краешке любимого парка она нашла всеми забытый старинный детский городок. За грустными от старости качелями виднелся невероятный красоты пейзаж. Изумрудные горы, словно стесняясь своей красоты, прятались за тень нависающих над ними облаков. Тут было так свежо и хорошо! Но, главное, кроме нее сюда никто не приходил! А значит – она могла наслаждаться тайной земной красоты, потихонечку воруя ее у заброшенного мира. Так было день, и два, и месяц, и все лето, и даже осень.

Но однажды, ближе к зиме, любимое место (кусочек внутреннего счастья во внешнем мире) у Илоны украли. Она пришла сюда вдохнуть глоток живительной красоты, а тут…

Виктор тоже облюбовал это место. Он приходил сюда фотографировать внутреннюю сторону красоты, скрытую от банального мира. Теперь это увлечение стало частью его жизни. Фотографировал, а потом удивлял своими снимками тот самый, незамысловатый, мир. Правда, с Илоной они до этого дня не пересекались. Она любила вечера, а он встречал тут рассветы. А в тот день утро началось позже, или вечер наступил раньше, или просто судьба решила подарить им двоим неограниченную временем и Вселенной, сбывшуюся мечту.

Казалось, он был сосредоточен на изумрудном пейзаже гор… Но тут – ветерок донес до него такой родной запах соломенного лета… Виктор резко развернулся в сторону виденья… И, вдруг, знакомый прозаичный мир превратился в прах у его ног. Рядом стояла Судьба и Счастье!

Он фотографировал до боли знакомые раскосые глаза, и старался через объектив впитать соломенный запах загадочного лета, который, словно дурманом, окутывал его существо. А Илона смотрела на этого сумасшедшего и такого запретно-красивого (как для нее, гадкого утенка) мужчину и хотела провалиться сквозь землю.

Она хотела убежать, но ноги ее не слушались. Хотела спрятать глаза – но он умолял одним лишь взглядом этого не делать. Она хотела закричать, а он – неожиданно и для себя и для нее – спрятал крик в волшебной волне невероятного, как северное сияние, поцелуя.

Тем поцелуем обозначался мир. Мир не для него и не для нее. Мир просто так, потому что нельзя иначе. Она стала для него этим миром, создала его теплым, на самом выдохе дня. А он – оживил ее слезами неба. Неба сказочно-звездного и пронзительно синего.

Любовь – это единственная на земле сила, способная раскрасить скучный небосвод разноцветными крыльями птиц. Любовь – это единственная сила, способная связать со слов полумрак и набросить его, словно вуаль, на остывшее от разочарований будней, сердце. В глазах Виктора и Илоны отражался трепет буйных древних лесов, их дыхание раскрывало секреты души, словно срывая невидимые замки с внутренних миров. Она умела шептанием губ рисовать дождь, а росчерком ресниц – обозначить радугу среди розовых облаков.

Влюбленные до утра не могли отпустить рук. Он дышал ее летом, она – наслаждалась его чувственной, глубокой красотой. Он вдыхал в нее море, живое, огромное, невероятное. Она – танцевала с ним листопадами, обнимала его туманами. Они писали только для себя уникальный мир… Писали, чтоб навсегда остаться жить в нем!