Женщина. 7 оттенков красного

КРАСНЫЙ. СТРАСТЬ.

О, безумец тот, кто посмел назвать страсть любовью! Любовь нам дана для того, чтобы строить, рождать и созидать. Страсть же сжигает вокруг себя километры, мили дорог. Страсть разрушает дома, семьи и души. Она испепеляет разум и растлевает тело…

Она сидела в полумраке и ждала. Час, два, три. Свечи, сгорели дотла и погасли. Бутылка шампанского, пустой и безвольной тарой валялась под столом и упивалась сквозняком, который гулял внутри. Голова кружилась, нервы – беспощадными канатами сжимали горло, заставляя ее лишь беззвучно рыдать… Щелкнул замок. Она напряглась и затихла. «Пора покончить с этим! - стучала решимость в груди, доходя до самых кончиков тонких, ухоженных пальцев. - У него, где-то там, жена и дети. А я – всего лишь уличная попрошайка, которой достаются мелкие монеты да крохи с барского стола». Взгляд в полумраке… Решимость застряла в горле противным комком. Силуэт. Вспышка… Адский огонь в душе…Треск молнии платья, искусанные губы в кровь, агония тел и раскаленное железо прощания. Слезы – пожарная пена для горящего в огне страсти сердца. Снова ушел. К жене. «А я – вчера купила тапочки с зайцами и новую зубную щетку. Останься»…

Красный, разбавленный испепеляющей страстью, растекся по постели неуемным плачем неимоверного, бордового одиночества.

КРАСНЫЙ. ЯРОСТЬ.

Вы знаете, как рождается ярость? Как пожар. С маленького окурка, невзначай брошенного на сухую траву. Для пожара всегда нужно лишь одно – совпадение. Нужно, чтобы в одно время и в одном месте оказались и истерзанная солнцем трава, и безжалостный окурок…

Он всегда был ее солнцем. Он появился в ее жизни внезапно, играя лучиками улыбающихся глаз. Как солнце из-за тучки. Она всегда млела в его объятьях, превращалась в рабыню, готовую целовать его следы. А он за это позволял ей прикасаться к своему тигриному, сильному телу, подавать завтраки в постель и целовать (изредка) лучики глаз. Он пил ее сердце, купался в прохладном море ласки, заботы… и ухмылялся. И унижал. И заставлял поклоняться своему внутреннему нарциссу. И снова пил ее сердце. Пил, пока не выпил до самого дна. Не стало в нем ласки, нежности, заботы. Иссохло оно совсем, превратилось в выжженную солнцем траву. А солнце - нарцисс… сделав свою работу, удалилось, раздосадовано бросив на прощание: «Мне с тобой стало скучно». Словно выбросило дотлевающий окурок с каплей гремучего яда на кончике…

Оказались вдруг в подходящем месте и в нужное время измученная солнцем трава и безжалостный окурок. Она, молча, подняла глаза, достала с секретера маленький, женский старинный револьвер… Негромкий щелчок, словно треск безобидной новогодней хлопушки… Вы знаете, что говорит солнце, когда навсегда уходит с небосвода? И она не расслышала. Лишь до конца своих дней вспоминала удивленный взгляд умирающего без воды нарцисса.

Красный, разбавленный яростью цвета графита, рождает цвет грязи. Цвет земли после дождя в пустыне. Цвет дома после пожара. Цвет дороги, длиною в жизнь. Жизнь без сердца. И – без надежды.

КРАСНЫЙ. СТРАХ.

Что такое страх? Страх – маленькая, пульсирующая точка в голове. Страх – беспощадный ураган, заставляющий быстрее вращаться все двигатели тела. Страх – инстинкт, который позволяет повесить ценник, с точными цифрами на само понятие «жизнь».

Она училась в престижном столичном вузе. Да и вообще, была умницей, спортсменкой и активисткой. Он тоже приехал из Сирии, осваивать азы медицинского искусства. Годы обучения пролетели, как сон. А потом – была красивая, богатая мусульманская свадьба и билеты в далекую, загадочную страну. И точка, на карте жизни. Женщины гарема встретили ее враждебно. Тяжелый, изнуряющий труд заставил забыть гордость и медленно превращал в животное. Животное, которое все время пыталось забиться в уголок и с жадностью ело брошенный на пол черствый кусок хлеба. Любимый муж стал недосягаемой звездой, которой любовалась в редкие минуты отдыха сквозь дырку в палантине. Студентка, комсомолка и активистка стала рабыней, которая беззвучно рыдала каждую ночь в соломенную подушку, и молила Бога (уже не знала, своего, или чужого) о смерти. Но Бог вместо смерти дал ей жизнь. Крохотную девочку с огромными зелеными глазами. Маленькую мамину красавицу, что появилась в ней еще тогда, когда он ее любил… По законам этой безжалостной страны, если у женщины первой рождается девочка, ее отнимают у матери и отдают на воспитание. Она не могла этого позволить. В одну очень красивую сирийскую ночь, когда сквозь дырку в палантине не было видно ни луны, ни звезд, с младенцем на руках, она бежала. Не чувствуя под ногами дороги, она искала спасения. От этой страны, от горькой любви, от смерти. Страх нес ее на руках. Она сама стала сплошным страхом, и готова была вплавь, если понадобится, убегать из этой страны. А дальше был счастливый случай, посольство, сложный перелет и каштан под родным окном. И свобода. И первая улыбка любимой дочери…

Вот только в сны продолжал приходить сосущий страх, горького, горчичного цвета. Эта горечь лилась в сердце вязким потоком, смешивалась с кровью и превращала все ее существо в маленький, жалкий комочек. Как там. Как раньше. Разница была лишь в том, что после горчичной ночи обязательно наступало утро, с приходом которого, цифра на ценнике жизни автоматически менялась в большую сторону.

КРАСНЫЙ. ОТЧАЯНИЕ.

Что такое отчаяние? Это когда теряются различия между днем и ночью, стираются грани между «надо» и «хочу», и отработанный раньше до автоматизма день становится хаосом, и летит в пропасть, под названием «бессмыслица». Это когда впереди исчезают цели, а позади – тени. Это когда друзья говорят нелепые слова утешений, содранные с бульварных романов, а враги, открыто ликуя, улыбаются вслед.

Она ловила ртом влажный, тяжелый морской воздух и никак не могла надышаться. Она была тут, и вместе с тем – витала высоко под облаками. Да, именно там она и была. В небесах. Она искала там его. Ведь, говорят, души невинно погибших улетают на небо…

Ей было 10, а ему – 12. Она сидела в парке, и читала свою любимую книгу. А он, неподалеку, бросал мячик в кольцо, готовясь к очередному школьному чемпионату. И тут, мячик полетел мимо корзины, и угодил ей прямо в лицо. Так они впервые встретились.

Ей было 13, а ему – 15. Он стоял у ее подъезда с букетом ромашек, и нервно теребил кончик наглаженной специально к такому случаю, рубашки. Она была в пышном сарафане в мелкую розочку. Первые слова. Первый поцелуй. Горячая рука в руке.

Ей было 16, а ему – 18. Они прощались у перрона. Он уезжал служить Родине. Она, конечно же, обещала ждать.

Ей было 17, а его – уже не было… Она, прижимая к груди большой свадебный букет белых роз, стояла на коленях посреди крестов и еще сырой, теплой земли. Она, беззвучно шевеля губами, повторяла уже выученное наизусть последнее его письмо. «Больше всего на свете я хочу, чтобы ты была счастлива!». Слова, как глыба мертвого льда, падали в сердце. Отчаянье вползало в душу скользкой змеей. Точка.

Ей было 30, а его уже не было 11 лет. Она ловила ртом тяжелый, морской воздух и жгла у моря последнее письмо, которое за это время зачитала до дыр. Она знала его наизусть. Она помнила каждый завиток. Но она хотела, наконец, его отпустить. Туда, в небеса. Ведь говорят, если об умерших на этой земле кто-то сильно страдает, их души зависают между небом и землей, словно воздушные шарики. И она, наконец, нашла в себе силы отпустить ниточку шарика. Ниточку, которая связывала их души. «Больше всего на свете я хочу, чтобы ты был счастлив!».

Если к красному добавить немного голубого отчаяния, получится невероятный лазурный оттенок. Если горячую кровь смешать со льдом, либо растает лед, либо кровь станет холодной. Любовь и смерть. Огонь и лед. Третьего не дано.

КРАСНЫЙ. ГОРДОСТЬ.

Как вы думаете, какие они, женщины, страстно влюбленные в свою работу? Влюбленные фанатично. До последней минуты и последней капли крови. До помутнения рассудка, до хрипоты в голосе? Гордые, фанатичные, дуры, алчные, да кто угодно! Наши «добрые и милосердные» люди, чтобы скрыть свою зависть к чужим деньгам, подумают вслед такой женщине все, что угодно. И только самые близкие будут знать…

Она вышла замуж рано. Сравнительно, конечно. В 18. Сразу же родила ребенка. Училась, попутно. Как могла, разумеется, и когда могла. Работала. Сразу на двух работах. У мужа, ведь, все не складывалось с постоянной работой. Жалела его, бедненького. Любила ведь, сильно. И в тот день спешила домой пораньше. Сыночек пока в садике, ужин приготовить. Быстро взлетела на свой пятый этаж, открыла дверь… По всей квартире были разбросаны чьи-то безвкусные вещи. Красное кружевное белье и туфли на шпильке. Его рубашка и носки… Они были в ее спальне. Он рычал, а та, другая, глупо хихикала.

Горькая усмешка на пересохших губах. Первая морщинка, вдруг, родилась у виска. Побелевшие костяшки и изодранные в кровь ладони рук. Именно так появляется на свет гордая, фанатично влюбленная в свою работу женщина.

Она вышла со своего дома точно так же тихо, как и вошла. Забрала сына из сада. И ушла. В новую жизнь. Работать. До помутнения рассудка. Прятать за стопками бумаг истерзанное шипами горечи сердце. Работать, чтобы не было времени плакать. Работать, чтобы доказать всему миру, что она достойна лучшего.

Если к красному добавить черной ненависти, получится фиолетовый, холодный цвет гордости преданной любимым женщины. Впрочем, все уроки жизни нужно принимать с благодарностью.

КРАСНЫЙ. МУЗЫКА.

Вы любите музыку? Нет, я не говорю сейчас о жуткой попсе или страшном роке. Я говорю о музыке, которую некогда рождало гениальное человеческое сознание. О музыке, которую можно ассоциировать, вкладывать в душу, словно пластинку в проигрыватель, и настраивать всего себя в унисон ее звучанию. Такая музыка имеет цвет со множеством оттенков. Такая музыка умеет дышать, независимо от самого тебя.

Она была рядовым сотрудником стандартной, никому не нужной в наши дни филармонии. Она просыпалась каждое утро под Седьмую симфонию Бетховена и засыпала под очаровательные вальсы Шуберта. Она обожала «Трубадура» и боготворила простые «Домашние песенки» Монюшко. Она могла потратить всю свою скромную зарплату на дорогущий билет на концерт талантливого тенора, а потом месяц сидеть на черном хлебе и воде, а до работы добираться пешком. Вся музыка, которая окружала ее, имела свой цвет. Вальсы кружились вокруг нее белым, невесомым кружевом, симфонии – меняли свой цвет, как летнее небо, от голубого, до иссиня-черного. Она жила в этом мире музыки, дышала ею, летела над землей, вторя ее тактам.

Однажды, таким вот красивым летним утром, ее позвал к себе директор. Из его кабинета она вышла уже не рядовым сотрудником, рядовой филармонии.

Кризис и сокращение тоже были музыкой. Правда, черного цвета. Она искала работу. Мыла посуду в барах, подметала улицы, пыталась быть, как все. Слушать музыку времени (да и сил) после будней не оставалось. И она почувствовала, что душа ее начала отмирать. Каждый день – по клеточке. И тогда она бросила все, и вышла на улицу. Со своей виолончелью. Она играла для людей музыку красного цвета. Цвета любви, мужества, ненависти, безрассудства и страха. Цвета страсти и мольбы израненного сердца. Она была в красном платье и сама, точно так же, горела огнем любви к музыке.

А с противоположной стороны улицы стоял и слушал он. Он не мог пройти мимо. Он узнал эту музыку, и этот цвет. Он забыл, куда и зачем спешил. Это было уже не важно. Ведь впервые в жизни кто-то играл музыку в унисон пластинке его собственной души…

Если к красному добавить красный получится красный с лучезарным светом. Получится красный такой ошеломляющей силы любви, которая способна растворить все другие оттенки.

КРАСНЫЙ. СЧАСТЬЕ.

Вы знаете, какого цвета женское счастье? Да! Оно тоже красного цвета! Цвета чистой любви, цвета искреннего сердца, цвета доброго слова и милой, беззубой детской улыбки. Цвета трепетного прикосновения горячей руки, цвета удовлетворенной просьбы, цвета подаренного искренне букета цветов.

Красный - цвет женского счастья. И пусть так будет Вечность!